Анна Ахматова
Летний сад
Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград,
Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой.
В душистой тиши между царственных лип
Мне мачт корабельных мерещится скрип.
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
Любуясь красой своего двойника.
И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов.
А шествию теней не видно конца
От вазы гранитной до двери дворца.
Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви.
И все перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.
1959
Иосиф Бродский
Стансы
Е. В., А. Д.
* * *
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.
И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой.
- словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
1962
В. В. Лапин
Петербург. Запахи и звуки1
«Уже в 1870-е гг. эти «голоса заводов» стали знаменитой частью звукового пейзажа Петербурга. <…> Каждое предприятие можно было узнать по характерному тембру гудка. Первый сигнал, звучавший пять минут, назывался побудкой. Затем, в 7 и в 8 часов, следовали менее продолжительные гудки, обозначавшие начало односменной и трехсменной работы. Еще более короткие сигналы ограничивали время обеденного перерыва. Последние гудки подавались в 23 часа и в полночь. В праздничные дни в городе было тихо».2
«Торговые площади довольно долго сохраняли свой прежний, дореволюционный облик. Аркадий Миронович Минчковский в своей автобиографической прозе писал о Павловске 1926 г.: «От каждого из летних торговых заведений исходил свой неповторимый запах... Щекочущий ноздри крепкий дух — от павильона «Табакторга». Южными яблоками пахло из растворенных дверей лавки «Фрукты». Ванилью и корицей наполнялся теплый воздух «Роскондитера». Чуть в стороне, в негустых зарослях акаций, помещались маленькие частные ресторанчики и пивнушки. От них шел терпкий запах кавказских вин и хмельной пивной дух. Ближе к дороге, возле павильонов, располагались тележки мороженщиков... От мороженщиков исходил какой-то особый, маняще сладкий запах…»3
«Наличие местных акцентов и говоров, которые сохранялись, несмотря на нивелирующее фонетическое воздействие большого города, создавало своеобразную картину «наречий», характерных для того или иного района города или профессии. <…> каждый 15-й восседавший на облучке (извозчик – прим. составителей) говорил с комичным для русского уха финско-эстонским акцентом, а вот ругань ломовиков и грузчиков звучала очень чисто — все они были русскими. <…> Кроме того, немецкий, польский или финский акцент можно было услышать только в «национальных» магазинах, ресторанах и гостиницах. В «русских» заведениях такого рода работали только свои.»4
1. Лапин В.В. Петербург. Запахи и звуки. СПб., 2007.
2. Там же. С. 140.
3. Там же. С. 152.
4. Там же. С. 195.
